Именем закона. Сборник № 2 - Игорь Гамаюнов

— Я прав, Витя, или нет?

Коротков тщательно прожевал и проглотил сосиску, а потом медленно наклонил голову.

— Вообще-то не очень… — осторожно возразил Сокольников, опасаясь нарушить теплую атмосферу застолья. — Нарушил — отвечай.

— С этим никто не спорит. Однако теория — одно, а практика — совсем другое. — Трошин задумчиво повертел в руке вилку. — Не учитывая этого, работать очень сложно, ты это скоро поймешь. Но главное все же, что Зелинский сидит. Это и есть результат.

— И Азаркина тоже сядет, — неизвестно с какой целью добавил Витя Коротков.

— Давай разберемся, — согласился Трошин.

От алкоголя щеки его порозовели, румянец очень шел к его лицу. Он был похож сейчас на ударника производства с плаката.

— Разве кто-нибудь принуждал ее продавать монеты? Может, у нее не было иного выхода? С голоду помирала? Во-первых, своего супруга она могла возвратить туда, откуда он совсем недавно пришел. Всего только и нужно было — вызвать участкового. Да с его двумя судимостями!.. А если тяжелое материальное положение, почему она не обратилась в профком на своей работе? Неужели не помогли бы?

Он откинулся на спинку стула и удовлетворенно оглядел собеседников. А Сокольников подумал, что Трошин опять в чем-то прав. Но все равно ему было очень жалко Надежду Азаркину.

По синей пластиковой поверхности стола давно уже ползала назойливая осенняя муха, Сокольников уже не раз пытался ее прогнать, но она вновь и вновь упрямо садилась почти на одно и то же место.

— Я одного не пойму, — сказал Коротков, — какого черта этот алкаш пришел заявлять на свою жену? Чего он от этого выигрывает? Ведь его самого, дурака, посадить могут, если окажется, что он участвовал в продаже.

— Я тоже вначале не понимал, — засмеялся Трошин, — пока не раскусил его психологию. Она проста, как орех. Азаркин тянул с жены деньги, сколько мог, а когда она наотрез заартачилась — хоть убей, не дам — у баб это бывает, я знаю, — ему стало обидно.

— Неужто от обиды он к нам поперся? — усомнился Коротков.

— Точно! Но это не все. Дружки-алкаши ему посоветовали: если жену в тюрьму удастся упрятать, то квартиру можно будет разменять и сорвать приличную доплату.

— Что-то не верится мне, что он такой идиот, — сказал Коротков. — С его-то тюремной квалификацией!

— Во-первых, он алкоголик, — пояснил Трошин. — У него мозги набекрень. А потом выгода-то какая! Вдруг проскочит! Ведь и в самом деле может проскочить. Кто знает, как все развернется!

— Ну, ладно, — Коротков посмотрел на часы, — мне пора.

— Не спеши, — удержал его Трошин, — успеешь. Сейчас вот минералочки у Панфилыча попросим…

Муха наконец убралась со стола, перелетела на плечо Трошину и уютно устроилась, оглаживая ворсинки отличного трошинского костюма из заграничной шерсти.

— В любом случае все, что мы делаем, вполне соответствует духу и букве закона, ты со мной согласен, Олег?

Букве может быть, а духу как-то не очень, подумалось Сокольникову, но вслух он вяло промямлил:

— Кто его знает…

Он, конечно, мог бы поспорить, но мысли растекались, как желе на солнце. К тому же очень мешала та самая муха, необъяснимым образом стакнувшаяся с Трошиным и безгласно выступающая на его стороне. Она ползала и путала мысли.

Зашел Панфилыч, мягко смахнул пустую посуду со стола и поставил еще пару бутылок минеральной. Коротков налил немного в свой стакан и вдруг засмеялся:

— А как он орал, Зелинский! Жалко, ты, Георгий, не слышал.

— Да уж, — сказал Трошин. — Не повезло.

— Ну ладно, мне домой пора, — объявил Коротков без всякого перехода и паузы. — Вы пойдете?

Он был человек серьезный, давно женатый. Трошин, впрочем, тоже был женат, но Сокольников еще ни разу не слышал, чтобы он как-то упомянул о домашних делах. И не от скрытности, а оттого, что Трошина эти дела в самом деле мало интересовали.

Они распрощались у трамвайной остановки. Сокольников зашел в вагон, и вновь ему почудилось, что на переднем сиденье в своем старушечьем платье сидит Надежда Азаркина. Он даже сделал несколько шагов в ее сторону, чтобы убедиться в своей ошибке наверное…

Утром зарядил дождь. Неподвижные тучи обложили небо. Дождь был холодный, какой-то вязкий, и сразу стало понятно, что лето кончилось.

Ужасно тяжело было вставать сегодня именно из-за погоды. Сокольников даже опоздал на работу, хотя и пытался изо всех сил наверстать минуты, сверх положенного отданные подушке. К счастью, никто из начальства на пути не попался, даже Трошина в кабинете не было, хотя какой-то кремовый плащ аккуратно висел на вешалке.

Вялость, сонливость вновь овладели Сокольниковым, едва он перевел дух и опустился на свой стул. Достав для вида и раскрыв какую-то папку, он бессовестно задремал, да так крепко, что едва услышал шаги Трошина в коридоре.

— А! Ты здесь! Хорошо. — В отличие от Сокольникова, Трошин был свеж и полон сил. — Есть для тебя кое-какая работа. Сейчас придет одна дама. Ты ее допроси. Бланк у тебя есть? На вот, возьми. Кстати, ты ее знаешь. Ратникова — директор рыбного. Азаркина дала показания, что ей тоже продала монеты. Вот по этому факту и допроси, считай, это поручение следователя. Опознание только что провели. Особо не нажимай, спокойно и сдержанно. Ты меня понимаешь? Хорошо. А я сейчас к Гайдаленку…

Все эти слова Трошин произносил как бы мимоходом, давая понять, что задание пустяковое и чем скорее с ним справится Сокольников, тем больше времени у него останется для настоящих важных дел.

И все же сон мигом слетел с Сокольникова. Ну, дела! Ратникова, та самая, оказывается. Вот тебе и симпатичный директор.

Она постучала негромко, деликатно, наверное, едва касаясь филенки тонкими пальчиками.

— Можно?

Изящно неся аккуратно постриженную головку, простучала по полу каблучками — стук-стук. Села и гладкую, без единой морщинки юбку оправила тоже очень изящно, демонстрируя, наверное, как это полагается делать по высшему классу.

А потом без тени робости посмотрела на Сокольникова, уверенная и гордая в своей зрелой, испытанной красоте.

— Здравствуйте. Мне сказали, в ваш кабинет…

— Все правильно, — подтвердил Сокольников, усиленно хмурясь. — Я вас должен допросить. По поручению следователя.

— Пожалуйста.

Обретая уверенность, Сокольников без нужды ворохнул на столе бумаги.

— Вы знакомы с Надеждой Азаркиной?

— С этой женщиной? — Ратникова слегка надула губки. — Нет. Хотя она меня, возможно, видела в магазине.

— А с ее мужем?

Она сделала брезгливую гримаску.

— Как-то приходил проситься на работу. Но я таких типов и на порог не пускаю.

— Нам известно, что вы приобрели у Азаркиной четыре золотые монеты.

Ратникова вскинула руку, предварительно изогнув ее в кисти и расслабив пальцы. Получилось очень грациозно.

— Ну что вы! И в голову бы не пришло. С какой стати?

— Напрасно вы так, — мрачно сказал Сокольников. — В деле есть прямые показания. Если мы найдем монеты…

— Ищите, пожалуйста, — любезно разрешила Ольга Аркадьевна Ратникова. — Даже странно как-то. Мы же интеллигентные люди…

— Вы только хуже себе делаете, — без особой убежденности сказал Сокольников. — Стоит ли отрицать очевидное?

Он понимал, что говорит не то и не так, догадывался, что Ольга Аркадьевна отчего-то подготовлена к этому разговору гораздо лучше, но перестроиться не мог.

— Ну, знаете, — повела плечиком Ратникова, — не вижу тут ничего очевидного. Два алкоголика меня чернят. Мне даже неудобно напоминать старую пословицу: муж и жена — два сапога пара.

— Азаркина не алкоголик.

— Да? — удивилась Ольга Аркадьевна. — А вы на нее повнимательнее посмотрите. Поверьте, уж в этом я разбираюсь. Повидала, знаете.

— Вы же говорили, что ее не видели!

— Отчего же? Я сказала: возможно. И вообще ищите сколько вздумается. Мне просто жаль вашего времени.

Сокольников сделал попытку зайти с другой стороны.

— Зачем же им вас оговаривать?

— Как вам сказать?.. — Ольга Аркадьевна чуть подалась вперед, отчего тонкая ткань платья натянулась, выразительно подчеркнув все, что было необходимо. — У меня все в порядке, все хорошо. И на работе, и дома. А у них? Думаете, они этого не понимают? Вот от этого все и происходит. Зависть, Олег Алексеевич, самая обыкновенная зависть. Я не впервые, к сожалению, это на себе испытываю. Ну, и, конечно, мой отказ взять его на работу сыграл не последнюю роль.

Она была так естественна, что Сокольников против воли признался себе: если б не показания Азаркиной, он бы, пожалуй, поверил. И все же директриса рыбного лгала, потому что не лгала Азаркина.

— Смотрите, — произнес он равнодушно, — ведь вас арестуют.

Он пристально заглянул в ее лицо и застал врасплох, хотя лишь краткий миг понадобился ей, чтобы отгородиться и спрятать мелькнувшее в глазах. Он не понял, что это было, но мог поручиться: не беспокойство и не страх.